Михаил Веллер
Учения с треском заваливались.
Начать с того, что полк подняли по тревоге неожиданно, причем в ночь
с субботы на воскресенье. То есть все знали, что в дивизии ожидается
проверка, новый командующий армией намерен провести полковые учения с
боевыми стрельбами, но было достоверно известно, что поднимут соседний
полк, всегда использующийся в подобных случаях: полностью
укомплектованный, выдрессированный, отличный, - показной. Там отменили
увольнения, кое-кому задержали отпуска; к отбою офицеры пришли в казармы с
уложенными чемоданчиками, в артпарке сняли с консервации тягачи, танкисты
прогрели моторы, проверили заправку баков, - все были в напряжении,
наготове, ждали только звонка из штаба, чтоб, перекрывая отличные
нормативы, вытянуться в район сосредоточения и приступить к выполнению
задачи.
А здесь царило спокойствие: благодушно причастились к радостям
субботнего дня, предвкушая, как новый командующий даст прикурить соседям.
И в половине первого ночи грянул гром.
Время было расчетливо выбрано самое неудачное. Дежурный завершил
обход караулов, стянул сапоги, накрылся старой шинелью и заснул, велев
будить себя в шесть. Помощник, лейтенант-двухгодичник из младших научных
сотрудников туманных наук, врубил в пол-громкости транзистор, сел
поустойчивей в креслице перед окошком и раскрыл роман. Дежурный по парку,
немолодой прапорщик, сел за стол с приятелем, другим немолодым
прапорщиком, они разложили закуску и налили по второй. Старослужащие же
солдаты мелкими группами покинули расположение части - выражаясь
разговорным языком, свалили в самоход: в пяти километрах, за озером,
имелось село, а в селе том имелись девушки, с каковыми у них была налажена
прочная солдатская дружба: иные, как водится, обещали жениться, а многим
этого и не требовалось: теплый июль, крепкий самогон, практическое
отсутствие конкурентов в селе и могучий нежный пыл двадцати лет делал их
желанными гостями без всяких обещаний и планов на будущее: жизнь-то свое
требует и берет.
Офицеры, как известно, тоже не монахи, и вдобавок среди них нашлись
любители рыбной ловли. А если ночью вдруг плохо ловится рыба, то нигде не
сказано, что ловля рыбы есть единственное и обязательное занятие на
рыбалке.
Короче, приятно расслабились. Все настраивало личный состав полка на
лад исключительно мирный и лирический: ласковая ночь, блеск звезд,
томительный аромат травокоса, завтрашнее воскресенье, и усиливающее
радость от всех этих благ сознание того, что соседям будет сейчас не до
красот и удовольствий, вздрючат в хвост и в гриву, в мыло и пот.
В ноль часов двадцать девять минут командующий вылез из газика в
полусотне метров от безмолвного КПП с прожектором над закрытыми воротами.
Махнул короткой колонне гасить фары, кинул в зубы сигарету из серебряного
портсигара, усмехнулся свите: "Ну, посмотрим без дураков, что тут у вас
делается. Чего стоят эти разгильдяи". И с безжалостным любопытством
прислушался к тишине за стандартным бетонным забором в резьбе ночных
теней.
Огоньки сигарет приблизились к циферблатам: те, чья служба
затрагивалась проверкой, мрачно представляли себе все возможные тягостные
и даже позорные следствия, которые не замедлят проявиться, другие же, вне
причастности и ответственности, втайне наслаждались отчасти комической
стороной назревающих событий.
И в ноль тридцать сонный лейтенантик, не ожидая худого, снял
телефонную трубку - и слух его разрубил загробный голос, устрашающе
скомандовавший полку боевую тревогу.
Очки спрыгнули с лейтенантикова носа и хрустнули в помутившемся
пространстве. На краткое время он очумел и впал в легкую панику.
Психология военного такова, что в любой момент он может - приучен,
привычен, - ожидать войны, и если тревога неожиданна, то внутри холодеет,
мышцы напрягаются, доведенные до автоматизма команды выскакивают из
перехваченного горла не в том порядке, - короче, застоявшийся от долгого
покоя и рутины человек впадает в мандраж.
Мандраж, понятно, не лучшее состояние, в котором офицер может
поднимать по тревоге полк. Кроме того, он имеет свойство передаваться
окружающим.
Прежде всего лейтенант довольно сильно пихнул обеими руками храпящего
дежурного и сорванно, заикаясь, проорал:
- Товарищ капитан!! Боевая тревога!!!
Сон слетел с капитана мигом и перепутался с явью. Суетясь руками, он
натягивал сапоги, совал под погон портупею и орал в ответ:
- Спокойно! Чего орешь! Вызывай по списку, чего стал столбом!!
Расчухай вот так, вдруг, спросонок, учебная это все-таки тревога, как
обычно, или - на самом деле боевая, и тогда... Нехитрая дезинформация
сработала, утечка сведений из штаба и военкомата капнула предусмотрено, -
психологический расчет нового командующего был абсолютно точен: он получал
товар лицом. Лицо было не ах.
- М-да; необстрелянный солдат - не солдат. И службу понял, а вот если
что...
Капитан перехватил трубку и заполошным отрывистым голосом выкрикивал
в нее, как под артобстрелом. Нервозность запульсировала по жилам полкового
хозяйства: пошел блин комом. Вырубилось дежурное освещение. Под черным
колпаком тьмы р-рухнуло с коек, зашевелилось, зашуршало, зашумело,
зацокало подковками сапог, защелкало примыкаемыми магазинами,
заматерилось, застучало, забегало, залязгало, загрохотало дверьми,
завопило командами. Сложная и продуманная до деталей военная машина
приводилась в действие. И в каждой детали что-то сбоило, что-то не
стыковалось, неполадки цеплялись одна за другую, и вместо предполагаемого
стройного движения через несколько минут прочно образовался невообразимый
хаос. Кто-то наделся глазом на компенсат автомата впередиидущего, и его
вели в санчасть, кто-то приложился головой о лестницу и по нему ссыпался
торопливый взвод, кого-то не могли досчитаться, докричаться, найти; рысили
посыльные лишь усугубляли напряженный разброд; погнали грузовик по
излюбленным местам офицерской рыбалки. Лейтенанты криком слали сержантов
собирать недостающих солдат за пределами части. Сержанты из стариков
отругивались с достоинством, возражая, что ночью по кустам до света лазать
придется, и перепоручали это молодым. Молодые выбегали за забор и
топтались растерянно поблизости, отдыхая. Наличествующий личный состав
топтался на плацу и бил злых лесных комаров, проклиная устроителя этой
гадской затеи.
- Пирл-Харбор, - сказал командующий. - Как писал любимый мною в
детстве Луи Буссенар, на войне много и часто ругаются.
На кухне гремело, в санчасти звенело, в складах НЗ скрипело и
стукало, у реки свистело разбойничьим призывным высвистом... В парке
рыдали в голос: один тягач разобран на профилактику, из второго слито все
горючее, третий простоял на консервации от рождения, по принципу "не тронь
- не сломается", и теперь не заводился никаким каком. Прапорщик успел
выбросить пустую бутылку, но закуска красноречиво валялась под столом в
развернувшемся газет дисбат и все смертные муки, одновременно прикидывая,
во что обойдется мероприятие ему самому.
И среди всего этого бардака и безобразия ровно взрычали ГТСы
противотанковой батареи. Приземистые гусеничные машины с приплюснутыми и
разлапистыми длинноствольными пушками на прицепе подползли к повороту из
аллеи и остановились: ворота уже закупорил застрявший танк, размявший о
бетонный столб полевую кухню, разъяренный повар клялся сжечь соляркой
поганую бандуру и вытравить мышьяком всю танковую роту, экипаж заводил
буксир и отругивал и подавала советы.
Фигура, торчавшая в люке переднего тягача, сказала спокойно,
негромко:
- Рахманов, давай вокруг второго ангара к курилке. - И, прижав к
горлу ларингофоны: - Все за мной.
В противоположном конце парка его головной тягач выдавил пролет
забора, и короткая колонна утянулась в темноту, не обратив на себя ничьего
внимания.
Грузовики с резервистами заблудились на проселочных маршрутах, однако
развертывание приемного пункта запоздало еще больше, задерганные
вещснабженцы швыряли обмундирование тюками, отяжелевшие на гражданке люди
напяливали кому что досталось, приобретая вопиюще нестроевой вид: куцее
торчит, мешковатое висит, вкось давит и вкривь болтается: "Строиться!" -
"Ладно, потом поменяемся..." Партизаны флегматично ждали команд и, следуя
им, тыкались туда, где их вовсе не ждали, потому что посыльные
перехватывались по дороге офицерами и усылались с другими распоряжениями.
Поучительные воспоминания бывалых о давней службе бесили
девятнадцатилетних сержантов: "Р-разговоры в строю!!"
С рассветом задождило, палатки шуршали и хлопали, хлюпало, булькало,
народ промок, подустал, приуныл.
Утряслось все кое-как только к шести утра. Командир полка стал меньше
ростом. Лейтенантов, принявших во взводы пополнение, трясло от
изнеможения. Солдаты безнадежно мечтали поспать и с надеждой - пожрать.
Командующий наблюдал происходящее со покойной брезгливостью дипломата,
обнаружившего в тарелке мокрицу:
- Летчики говорят, что когда господь бог наводил порядок на земле,
авиация была в воздухе. Мало они той земли видели!
Свита с высоты своего безопасного положения осуждающе покачала
головами.
Хмарь слизнуло с прозрачно-лимонного неба, солнце брызнуло сквозь
мокрый лес на заляпанную технику, нечетко-ровный строй касок, лаковые
козырьки начальства: подразделения получили задачи.
На выбитой разъезженной трассе БМП, взревывая и дымя, наматывая на
колеса тонкий слой грязи и взметая из-под нее пылевую завесу, покачиваясь
и кренясь на виражах - одна за другой не укладывались в норматив.
- Почему мало тренируются?
- Согласно учебного расписания... все часы... - Знаю твои часы. В год
раз сдадут норматив - на одной машине - а остальные в парке в смазке
стоят. Так?
- Никак нет.
- Раз не умеют - значит, мало ездят. Мало! Почему?
- Лимиты горючего, товарищ генерал-лейтенант...
- Вот на войне и объяснишь про лимиты. Изыскать! С отличного полка за
мелкие нарушения не взыщу. Какой год служишь?
- Двадцать четвертый.
- Так что, мне тебя службе учить? Не можешь полком командовать?
- Могу, товарищ генерал-лейтенант.
- Н-не вижу! Чему ты своих водителей учишь?
- Всему, что положено, товарищ генерал-лейтенант.
- А им ведь, по сути, одно положено: техникой владеть. Боевой
специальностью. Может не уметь строевой, не знать всякой словесной
премудрости - плевать! но чтоб был водитель! Вези на стрельбище - посмотрю
твою пехоту.
Стрельбище ничем не улучшило настроения командующего. Офицеры
нервирующе выкрикивали команды, стрелки поочередно бежали к огневому
рубежу, падали, передергивали затворы - и в основном мазали. Мухлевать
было невозможно - наблюдать в траншею к мишеням командующий отрядил своего
адъютанта.
- А что они у тебя орут на солдат? - неприязненно спросил он, шагая к
линии огня. - Стрельба требует спокойствия. И вообще - что за манера
дергать людей?
Взял у очередного неудачливого снайпера автомат:
- Сколько служишь, гвардеец?
- Год и восемь месяцев, товарищ генерал-лейтенант.
- А сколько раз стрелял?
- Три.
- Вот так вот...
Мрачно - командиру:
- Это - стрелок? Чем он врага поразит - знанием устава и надраенной
бляхой? Патроны изыскать!! Стрельбе учить! В прицеливании тренироваться
ежедневно!
- Есть!
- Если стрелок не умеет стрелять, все остальное ничего не стоит. Ты
его гоняешь, муштруешь, мучишь, а потом он промажет - и вся судьба.
Ходячая мишень, пушечное мясо, пешка! Моду завели: кое-как умеет стрелять
один человек на отделение, так его титулуют аж снайпером!
Солдат тянулся, опустив глаза в неловкости, что присутствует при
разносе своему начальству.
- Смотри сюда. - Командующий отпустил на полную длину ремень
автомата, захлестнул его под рожок и накинул на левое плечо, упершись
левой ладонью сбоку в накладку. - Видишь? Стоит мертво, как в станке. -
Протянул руку назад, не глядя: - Дай-ка десяток патрончиков. - Лег,
скомандовал: - Позвони там пулемет поставить.
Вдали встали три низких зеленых щита, сливаясь с травой. Треснули
слитно три короткие очереди - силуэты исчезли.
- Вот так, - в один прием. Ничего трудного, только целься. - Протянул
автомат владельцу и тяжелым ровным шагом пошел обратно.
- Время обедать, товарищ генерал-лейтенант, - деловито-несмело
доложил командир полка, надеясь, что хороший обед, как водится, смягчит
настроение человека.
- Хорошее дело, - отозвался командующий и направился к своему газику.
- Вези на танкодром, там и пообедаем.
Полковник изменился в лице.
С обедом на танкодроме случилась заминка - пищу еще не подвезли.
Полковник отдал тихий приказ незаметному капитану.
- Если узнаю, что обед забрали у других - накажу, - ровно и
доброжелательно бросил командующий. Полковник насильственно улыбнулся, как
веселой шутке. Командующий демонстративно сдвинул обшлаг над часами.
Когда из "хозяйки" (ГАЗ-66) сняли термоса и контейнер с мисками, он
взял миску, перевернул на траву и ухватил пятерней за бока. Сжал,
приподнял, - жирноватая на ощупь миска выскользнула из пальцев.
- Перемыть, да некогда, - прокомментировал он. - Дежурному по кухне
передайте пять нарядов от меня лично. Завстоловой - трое суток гауптвахты.
Мыть с горчицей! - или ее вам тоже не хватает?
Ефрейтор в белой куртке и колпаке, торопливо отвернувшись, протер
миску полотенцем, черпанул гущи со дна, снял жирка сверху - протянул с
улыбкой.
- В Жукова играет, - зло прошептал полковник командиру танковой роты.
- Солдатский демократ... Ну с-смотри, если твои подведут!
Командующий сел за раскладной столик в тени штабной машины, задумчиво
помешал ложкой и велел адъютанту:
- Неси-ка за мной.
Подошел к ближнему танку - выше низкорослого экипажа на голову,
похожий на огрузневшего правофлангового офицерской парадной коробки:
- А ну, гвардеец, поменяйся со своим генералом мисками.
Адъютант аккуратно опустил генеральский суп на горячую пыльную броню,
а солдатский доставил обратно.
Командующий скрупулезно исследовал содержимое миски; хлебнул,
пожевал, почмокал.
- Кому как, а мне изжога обеспечена. Огурчики соленые с гнильцой.
Картошечка подмерзла. Так, а где же мясо? Ага - вот это мясо? - выловил
кусочек жилы размером с сигарету. - А потом солдатики гастрит наживают,
под язву желудка в госпиталя косят? Мясцо-то куда идет? Поворовываем
понемножку? Кабанчиков откармливаем? Для штабного магазина? Начпроду -
предупреждение о неполном служебном соответствии. Завстоловой - еще трое
суток. Зампотыла...
К пяти часам полк был разгромлен и деморализован вдребезги, как с
этим не справился бы даже налет вражеской авиации.
Командующий с выражением всемирной разочарованности стоял пред свитой
на артиллерийском НП и наблюдал результаты работы гаубичников, пощелкивая
секундомером. Потный майор с пушками на петлицах выкрикивал телефонисту
команды, и десяток-другой секунд спустя высоко над головой чугунно
шелестели и погромыхивали, как железнодорожные составы, летящие из-за
леска с огневой позиции снаряды. Разрывы неукоснительно разбрасывались
вдали от целей, заранее рискованный шаг: мигнул телефонисту, и, переходя к
стрельбе на поражение, огневики заложили дымовые снаряды. Бурый туман
окутал район цели.
- Стой! - торжествующе объявил майор. - Записать: цель задымлена!
- "Факир был пьян, и фокус не удался". Зачем же ты ее задымил? -
поинтересовался командующий. - Или, как говорят в артиллерии, без "твою
мать" и снаряд не туда летит? Или, раз противника уже не видно, так и нет
его? Ты страусом не служил?
Ушлый майор огреб предупреждение о неполном служебном соответствии и,
одеревенев лицом и фигурой, удвинулся с глаз долой.
Некогда командующий волею судеб окончил не общевойсковое, а
артиллерийское училище (подобно другому, более знаменитому полководцу за
двести лет до него), и артиллерия оставалась его первой любовью и
слабостью.
Чем дальше, тем гуще уснащалась его речь энергическими выражениями.
Когда внизу на полигоне споткнулся впопыхах гранатометчик, зарыв в песок
свою трубу и кувыркнув с ног второго номера, он сплюнул, махнул рукой и
отвернулся.
- Полк небоеспособен, - угрюмо резюмировал. - Офицеры подают солдатам
пример жульничества и очковтирательства. Подушки в казарме ровняются по
нитке, трава красится зеленой краской, а солдаты берут социалистические
обязательства: вот результат. А гранаты бросать боятся - страшно! В парке
занятия как? выстроит взвод на солнцепеке и талдычит. А солдат преет и
терпит: скорей бы кончилось. Да выведи их в лес, посади в тени, дай
расстегнуть до полусмерти, но чтоб он понимал: для дела, со смыслом! - Он
достал портсигар, прикусил сигарету. - Служить не хотят - а почему? много
бессмыслицы и унижений, мало воли. И считает дни до приказа. Оттого и
дедовщина, что снизу вверх показуха, а сверху вниз хамство: у кого на
звездочку больше, тот другому и тычет... товарищи офицеры... Сам грешен.
Ему как себя уважать, чем в себе гордиться? вот и ищет того, над кем
главным будет... А взводным удобно: старики отвечают за порядок! А
комиссии смотрят бумажки и наглядную агитацию. Черт его знает, неужели и
войны ничему не учат? Мы ведь с вами профессионалы, а не чиновники...
Людей и технику в гарнизон. Ну, поехали к тебе - раздавать всем сестрам по
серьгам.
Но, хотя все уже приблизились к машинам, чтобы ехать, на полигоне,
очевидно по инерции, еще что-то происходило. Потому что из дырявого
лесочка вдруг вылетела куцая батарейная колонна, расходясь веером,
резервный тягач отстал и ткнулся за куст, шесть остальных развернулись с
ходу, из них разом, как чертики их шкатулок, выскочили расчеты, отцепили и
развели станины, слетели чехлы, кувалды звякнули по сошникам, вгоняя в
землю длинные стойки... Фигурка за боевой линией взмахнула флажком, и
пушки ударили четким залпом - километровые дорожки пыли взметнулись от
стволов и протянулись к зеленым щитам - снаряды шли по низкой траектории
все это менее минуты.
Командующий поднял бровь вопросительно.
Батарея дала два залпа, мигом снялась на подлетевшие тягачи и
переместилась метров на пятьсот влево, на позицию с передвижным щитом.
- Кто это упражняется? - спросил командующий, показывая, что удивлен
тем, что в столь завалящем полку кто-то что-то умеет, и то по
недоразумению, надо полагать.
- Командир противотанковой батареи капитан Степченков! - с особенной
четкостью доложил командир полка.
- А что без приказа? Задобрить меня хотите?
- Никак нет! - рубил полковник.
Командующий неохотно протянул руку, в которую адъютант вложил
бинокль. Внизу на мятой равнине орудия уже были приведены "к бою". Щит
полз вдоль линии. Гулко стукнуло первое орудие, высоко подпрыгнув на
колесах и на миг зависнув в пылевом шатре, словно подавилось проглоченным
в отказе стволом. В бинокль отчетливо просматривалось, как белые щепки
брызнули за щитом от образовавшейся дырки.
- Хм, - сказал командующий утомленно.
Еще пять хлопнули поочередно, и пять раз споткнулся пятнистый
прямоугольник в своем движении.
- Хм, - повторил командующий.
Щит пополз назад. Одновременно скакнули три пушечки, три нити легкого
праха слились в цель, щит резко дернулся в размахах, помедлил, последовал
дальше. Врезали залпом три другие.
- Неужто умеет? - с напускным презрением спросил командующий.
- Умеет, - подтвердил полковник.
Батарея дудухнула единым громом, оседающая муть клубилась над
огневой: щит расщепился иззубренно, улетела вкось кувыркающаяся доска.
Командующий оперся о крыло машины и сдвинул фуражку..
- Дай-ка сюда этого комбата, - приказал он.
Газик сорвался с места и рискованно полез прямо вниз с холма. Все
наблюдали, как он катит по полю к батарее, останавливается...
Через пяток минут, газуя и рыча, он выскочил наверх, открылась
дверца, и взорам ожидающих явилось воронье пугало.
Тощая кривая фигура, путая шаг, с издевательской нелепостью
промаршировала к командующему, и растреснутый тенорок доложил:
- Товарищ генерал-лейтенант! Командир противотанковой батареи... ...
... полка капитан Степченков по вашему приказанию прибыл! - Он лихо
опустил от козырька руку, из-под топорщащегося хэбэ выпал грязный носовой
платок.
- О господи, - сказал командующий. - Один есть офицер у тебя в полку,
так и того вблизи показывать никому нельзя.
По свите дунуло смешком. Ко всему вдобавок, на вишневом шнобеле
комбата отблескивали невероятные очки - толстые, с какими-то составными
стеклами, подобающие, наверное, профессору филологии в читальном зале,
испортившему зрение в архивных изысканиях.
"Пятнадцать суток ареста за внешний вид!.."
Командующий посуровел и выпрямился.
- Спасибо за отличную стрельбу, капитан! - отчеканил он, взяв под
козырек.
- Служу Советскому Союзу, - недобрым, вяловатым, некомандным голосом
ответил странный капитан. Выглядел он лет на сорок, наверное.
- Где так стрелять научился?
- В поле, - свободно ответил капитан, и даже наметил пожатие плеч.
Генеральская свита слегка нахмурилась, как бы показывая, что осуждает
такую вольность, что с командующим армией таким тоном говорить не след.
- А солдат где учил? - улыбнулся командующий.
Капитан хрустнул камешком под сапогом.
- Там же, - отозвался с оттенком утомленного удивления. - В классе...
в парке... Дело нехитрое, долго ли.
- А по тревоге сколько поднимались?
- С нормативом на "отлично", - ответил капитан так, как отвечают на
надоедливый вопрос что-то само собой разумеющееся.
Командующий обернулся к наблюдателям:
- Врет?
- Он не врет, - проговорил комполка.
- Противотанковая батарея вышла сразу, - подтвердил коротенький
подполковник из свитских.
- Ты же докладывал, там с ходу в воротах пробка встала?
- Они забор повалили и вышли.
- Вот как, - сказал командующий неопределенно.
Степченков стоял перед ним по стойке, никак не соответствующий ни
"смирно", ни "вольно", и шевелил пальцами. На носу его повисла капля, он
поднял платок с земли и высморкался.
- Из каких вообще систем стрелял? - спросил командующий, потому что
по обстановке, по настроению надо было еще что-то спросить.
- Из всех.
- Как? Что значит - "из всех"?
- Из всех систем наземной ствольной артиллерии, - скучновато уточнил
тот.
- Из И-тридцатых?
- Из М-тридцатых.
- Из ЗИСов?
- Из ЗИСов.
- Из Д-тридцатых?
- Из Д-тридцатых.
- Из Т-пятнадцатых?
- Из Т-двадцатых тоже.
- Из самоваров?
- И из "гвоздик" тоже...
- И как? - начал веселеть командующий от необычности случая.
- Точно так же, - с неуставной флегматичностью ответил Степченков.
- Что значит "так же"?!
- Как вы сейчас видели.
Командующий секунду помолчал; нахмурился.
- Подполковник! Отвези-ка этого хвастуна на закрытую к гаубичникам, и
пусть выстрелит... пятую задачу. Цель укажу сам. А то уж больно... -
подыскал правильное слово, - выеживается. Проверим!
- Есть, - безучастно ответил Степченков, с полурасслабленной у
козырька рукой повернулся и, спотыкливо гребя ногами, последовал за
сопровождающим.
Командующий сдвинул линейки прибора управления огнем и произвел
расчеты сам.
По полевой связи комариный голос доложил: "Капитан Степченков на
огневую позицию прибыл".
- Прибыл? - недобро переспросил командующий и перевел взгляд на
местность. - Цель номер четыре: дот и пехота укрытая в окопе. Полная
подготовка данных. Даю метеосредний: 200-752-08007-23, 400-747-08008-21...
Пошло время! - надавил секундомер. Дышал в нагретую телефонную трубку,
ожидая.
Буквально через двадцать секунд он услышал, как телефонист репетирует
команды, подаваемые Степченковым на дальней огневой:
- Стрелять первому взводу! По доту! Взрыватель фугасный! Заряд
второй! Прицел сто тридцать два! Уровень тридцать ноль! Основное
направление правее пять ноль! Первое! Огонь!
Шелестяще прогромыхал в небесах снаряд и выбросил неяркий
серо-прозрачный фонтан почти рядом, казалось, с бетонным колпачком среди
черно-зеленых прогалин.
- Однако, - отреагировал командующий и скосился в свои записи. -
Перелет право двести!
- Прицел сто тридцать! Угломер меньше ноль ноль один! Огонь!
Встал и опал земляной столб перед целью.
- Недолет лево сто, - недоверчиво корректировал командующий.
- Прицел сто тридцать один... Батарее, пять снарядов, беглый...
Командующий убедился, как первая батарейная очередь накрыла цель на
поражение, и только тогда скомандовал: "Стой..."
Комполка расправился гордо.
- Хулиганит, - приговорил командующий. - Вместо широкой вилки - мизер
ловит. Это еще не факт. Могло и не повезти.
- Он умеет, - весомо заступился комполка. - Он не ошибается. -
Благодаря этому артиллеристу комполка сейчас чувствовал себя в чем-то даже
более правым, чем генерал: как бы он защищал безупречного человека, а
защищать другого всегда легче, чем себя, к, кроме того, безупречность
защищаемого как бы распространяется на благородного защитника, причастного
к успехам своего офицера и руководимого полковым патриотизмом.
- А вот перебрось-ка его на третью огневую, пусть выстрелит из ста
тридцати миллиметров. Поглядим. - И добавил ворчливо: - Километров
пятнадцать - это тебе не в щит перед носом тыкать.
Придирчиво выискал цель на пределе дальности:
- Репер номер четыре! Сокращенная подготовка данных.
Фугас пробуравил вечерний воздух через те же двадцать секунд.
- У него там что, компьютер в голове? - выразился командующий. -
Что-то быстровато опять...
Командующий, по привычке старых артиллеристов, смотрел поверх
дальномера, чтобы засечь разрыв, если он ляжет вне ограниченного обзора
оптики, - как, вероятнее всего, и должно было быть.
Рвануло с отклонением в одно малое деление, метров триста переноса.
Широкая вилка. На такой дистанции с первого пристрелочного - это
практически невозможно. Не верите в случайность - назовите чудом...
- Там что, все прицелы посчитаны заранее, так?
- А он? - указал тот на майора. И майор готовно изобразил лицом: да,
он ведь стрелял плохо, значит - все честно, не мухлевали; да и куда, мол,
нам, нерадивым, такую работу проделывать.
Возникший состязательный дух ввел командующего в азарт: приятно
поставить в тупик достойного противника, погонять настоящего специалиста,
утыкая его в предел возможностей: все равно уже предъявлен высший класс.
- Степченкова на провод. Капитан, слушай приказ. Занять огневую
позицию за рощей Зеленая, между оврагом и отметкой двадцать ноль. Понял?
Доложишь по прибытии.
- Вот так, хитрецы, - удовлетворенно сказал он полковым офицерам,
понимая их скрытую гордость и даже подначку. - Сам укажу огневую и сам
поставлю цель. Выясним, что можете, а что симулируете... научились,
понимаешь, ухари... так вашу... Соседи-то, поди, все еще боятся водку
выпить, которую на учения припасли, а? Знаю, сам такой был: зимой в поле
минус тридцать, руки к металлу прилипают, я своему взводу по сто, сам
двести - и жарко...
И все засмеялись, разряжая обстановку, тягостность неладного дня
как-то приуменьшилась, сгладилась.
Первый снаряд Степченкова ссек серпом осколков одинокую сосну,
которая была ему задана в качестве цели.
- Ну сука, - восхищенно сказал командующий. - Во огневичок милостью
божией. Так, - он вскинул часы, сощурился на догорающее в озере солнце. -
Разбор здесь. Старших офицеров - ко мне. Остальным - свободны.
Теперь, когда Степченков выкарабкался из газика, атмосфера приема
поощряла дружелюбием. Командующий жестом оборвал доклад и помедлил. По
настроению хотелось ему чуть растрогаться, открыться грубовато-строгим, но
душевным и справедливым отцом-командиром, благодарным отличному офицеру за
примерную службу... Был миг уместности обнять Степченкова, но некоторая
театральная проникновенность сцены диссонировала с его карикатурной
фигурой и несуразным очкастым лицом, и командующий ограничился:
- Спасибо за службу, товарищ капитан. Спасибо тебе, дорогой, - и
двумя руками стиснул и тряхнул ему кисть.
Степченков неловко стоял и переминался. Образовалась пауза.
- А почему ты прицел дал на два деления больше, чем выходит по
подготовке? - командующий отнес от глаз листок. - И что это за установка
"полделения"? Почему поправки?
- По интуиции, - вздохнул Степченков.
- Что значит - по интуиции?
- Вечер... - скупо обронил тот.
- Не понял. То есть?
- Температура воздуха ниже, плотность и влажность выше, и ветер
вечером всегда стихает... Вечером метеосредний через пятнадцать минут уже
неточен, это учесть надо.
- Та-ак.
- Перепад пяток метров учесть надо: стоишь ведь не точно на отметке
по карте. Степень изношенности ствола...
- Да не проще ли сразу при пристрелке...
- А зачем, если заранее ясно.
- Откуда же ясно? Сколько на них давать?
- Практика. Потом, снаряды были с тремя плюсами, а три - почти всегда
два с половиной.
- С чего ты взял?
- А я их часто взвешивал, чтобы уяснить.
- Снаряды взвешивал?! На чем?
- На медицинских весах.
- Ну-ну, - сказал командующий. - Нарвался я на аса! Учитесь, товарищи
офицеры - что такое профессионал; что такое любовь к своему делу. Что ж ты
в капитанах-то застрял, Степченков? ЧП были?
- Образование среднее, товарищ генерал-лейтенант. Кончал еще не
высшее училище.
- А почему в академию не поступал?
- Поступал.
- Ну и что?
- Не поступил.
- Почему? Уж ты-то? Строевую не сдал, что ли? - пошутил он.
Окружающие готовно - незло - подсмеялись.
- По зрению, - неохотно скрипнул Степченков.
- А сколько у тебя?
- Минус семь с половиной.
- Ско-олько?! Да-а... - протянул командующий. - Как же тебя проверки
не комиссовали?
Степченков развел локтями - эдакий дрыг обрубками крыльев.
- Он таблицу наизусть выучил, - подал голос майор.
- А? Та-ак... А если выучил, что ж не можешь в академию ткнуться?
- Поздно..
- Сколько тебе?
- Тридцать девять.
- Мд-а. Ну, а раньше, когда поступал?
- Не догадался.
- А когда догадался и возраст позволял?
- Больше не направляли.
- Ясно! - сказал командующий. - Направлять не направляли, но в полку
держали - для результативности, и на всякий случай, чтоб был хоть один
артиллерист, так? - Перевел тяжелый взгляд на командира полка.
Командир полка вытянулся. Степченко пожал плечами.
- Короче, - спросил командующий, - начальником штаба в отдельный
артполк хочешь?
Установилась космическая тишина. Сейчас на глазах у всех происходил
один из тех редчайших случаев, которые затем перелагаются в легенду и
передаются поколениями офицеров всех округов: как командующий вознес
личной властью судьбу неудачливого офицера, посадив капитана сразу на
подполковничью должность, так ему понравилась стрельба того.
- Спасибо, не хочу, - ответил Степченков.
В толпе произошло легкое гудение. Комполка спокойно кивнул головой.
Командующий склонил голову чуть набок, как озадаченный победоносный петух.
- А почему это еще? - осведомился он.
- Я артиллерист, - сказал Степченков.
- А я тебя не кухню предлагаю.
- Моя профессия - стрелять, - сказал Степченков.
- Но не могу же я поставить тебя на дивизион! - сказал командующий. -
Я вообще гнать тебя должен, узнав официально о твоих очках, ты понял?
- Понял, - сказал Степченков равнодушно.
- И что?
- А все равно еще год-другой - и в запас.
- Хоть бы майора тебе дать, что ли, - раздумчиво сказал командующий.
- Послужил бы еще пяток лет...
- Если можно... - и тут впервые голос Степченкова потерял равнодушную
ровность, он посмотрел на генерала сквозь свои неуклюжие очки с надеждой и
даже, пожалуй, с мольбой.
- М-да, - крякнул командующий. И проницательно спросил: - Пьешь?
Степченков пожал плечами.
- Редко, товарищ генерал-лейтенант, - заступился комполка.
- Ясно, - сказал командующий. - Благодарность в приказе получишь. А
это - на память, от меня. Сейчас это, конечно, не модно, но, что
называется, чем могу, - он отстегнул с запястья часы и вложил Степченкову
в руку. - Хочешь - носи, хочешь - пропей, дело твое.
Он вздохнул и направился к натянутому тенту, под которым вокруг стола
с картой ждали старшие офицеры.
...Через час Степченков стоял в гарнизонном кафе-стекляшке, именуемом
здесь в просторечии "прапорщик". Фуражка его с трудом удерживалась на
затылке, очки сползли, китель был расстегнут, открыв серый заштопанный
свитерок. Перед ним на заляпанной мраморной крышке отекали две кружки с
пивом, и между - пивная же кружка с красным. Водочная бутылка каталась под
столом, старушка-судомойка подняла ее и, шаркая, унесла.
- Ссуки, - полукричал-полуплакал Степченков, качаясь на нетвердых
ногах и хватаясь за крышку столика. - Блляди! Ггады! П-портачи поганые! Я
артиллерист, я! Я артиллерист милостью божьей!.. Артиллерия - бог войны...
что вы понимаете! Что вы можете, долбоклюи! Да я вам снаряд в
баскетбольное кольцо за десять километров продену, с кем спорить, ну? Мной
командовать... да я вас всех утру, дошло бы до дела!..
Он отхлебнул вермута, запил пивом, ткнул в губы мокрой сигаретой и
выронил ее. Сержант из его батареи, следящий от двери, бережно вложил ему
в рот зажженную сигарету и обнял за плечи.
- Пойдемте, товарищ капитан. Вам уже пора, я помогу, идемте.
- Ты не видел... мне командующий армией сегодня руку жал... одному! Я
один из всех стрелять умею! И вас, салаг, щенков, учу!
- Я знаю, товарищ капитан.
- Что ты знаешь, сопля, пацан! Знаешь! Я в Египет просился - не
отправили! Во Вьетнам - не отправили! В Анголу - не отправили! Суки, гады,
бляди! В Афган - не отправили! Говно отправляют, а я, срок уже отслужил,
все, - сижу здесь! Да я снаряд... душу твою... я его в воздухе чувствую...
я его как руками на место кладу... и меня, мариновать!.. да я вообще
ослепну, и все равно стрелять буду... я артиллерист (слеза выкатилась), я
ас, первый, понял?..
- Пойдемте, товарищ капитан, - уговаривал мальчишка-сержант. - Поздно
уже, закрывают, вам домой надо, идемте.
